Сегодня мы знаем, как, например, действовали американские морские пехотинцы во Вьетнаме во время войны США против Вьетнама 1964-1975 годов. Во вьетнамскую деревню (речь идет о районах Южного Вьетнама с вполне проамериканским правительством) подселялся какой-нибудь иностранец, скрытый агент спецслужб стран НАТО. Он за месяц другой успевал узнать характер и особенности поведения большинства жителей деревни и делал гипотетическое предположение, кто же из местных поддерживает отношения с партизанами, кто снабжает их продуктами. Через какое-то время в деревню вступало подразделение американской морской пехоты, которая хватала этих нескольких выявленных (предположительно) названным способом потенциальных агентов партизан, отводила их в ближайший сарай и там подвергала зверским пыткам, от которых вьетнамцы умирали. Таким образом морпехи либо добывали информацию о местоположении и численности партизан, либо, по меньшей мере, уничтожали тех, кто мог бы хотя бы в будущем стать помощником партизан.
Сегодня мы узнаем, что не просто местных аборигенов, но даже и журналистов можно хватать (брать в плен?), одевать мешки на голову, вести допросы, а еще можно их убивать. А что творят с теми, кто с оружием в руках попадает в плен… Можно догадаться. То есть дегуманизация ведения боевых действий в наше время дошла до некоего предела.
А как обходились с пленными, взятыми в бою с оружием в руках, в прошлые эпохи, например, в ходе наполеоновских войн? Оказывается, все было совсем не так, как сегодня. Пленный смел высказывать возмущение допрашивавшему его генералу, после чего не только не был убит на месте, но по отбытию некоторого времени в плену возвращался на свою родину и на службу в свою армию. Об этом красноречиво рассказывает сам пленённый в 1806 году француз Филипп Поль де Сегюр:
«Первая встреча с этим генералом (с графом А.И. Остерманом-Толстым. – Ред.) произвела на меня неблагоприятное впечатление: он был слишком властным. Такая манера поведения свойственна этим людям, когда их ничто не стесняет, и, очевидно, потому, что они привыкли повелевать своими рабами; впрочем, он был очень озабочен своим положением. Накануне его разбили, а сейчас сильно теснили, и ему важно было точно знать, с кем он имеет дело. По этой причине он велел мне ехать с ним рядом и задал несколько вопросов тоном начальника, требующего ответа:
— Император находится здесь? С какими силами? Какова их численность?
— Господин граф, — ответил я, — вы знаете меня, вы знаете, по меньшей мере, мое имя. Почему же вы напрасно оскорбляете меня подобными вопросами, тогда как наперед должны быть уверены, что ничто не может заставить меня отвечать на них?
— Как вы смеете, месье! — вскричал он в гневе.
Такая реакция свойственна всякому московиту. Но тотчас цивилизация взяла верх, он обуздал себя, протянул мне руку и ласковым голосом выразил сожаление о моей участи; однако он даже не спросил о моих соотечественниках, с которыми познакомился во Франции, что, впрочем, вполне естественно, если учесть его критическое положение. Вечером в его квартире в Стрегочине, где мы заночевали, и на следующий день, когда мы стали отступать в сторону Пултуска, он вел себя с такой же благородной вежливостью и не прекращал заботиться обо мне.
Первая ночь, проведенная в плену, навеки осталась в моей памяти…»
Филипп Поль де Сегюр. История и мемуары. Цит. по кн.: Военнопленные армии Наполеона в России 1806-1814. Мемуары. Исследования. С-Пб., 2012, с. 146.
+ + +
Обратили вы внимание на фразу «цивилизация взяла верх»? Вот интересно, почему же цивилизация не берет верх в головах тех прикомандированный к украинским силовым структурам «военных специалистов» из США, когда они хладнокровно планируют «зачистки» территорий и (по базам данных) выборочные убийства бывших сотрудников правоохранительных органов, уволившихся после смены власти? Вот же парадокс: западный человек вполне одобряет, когда в известных условиях у русского «цивилизация взяла верх», сами же они предпочитают оставаться вне гуманизма, вне человеколюбия, вне цивилизации.
Иллюстрация к страничке: портрет Филиппа Поля де Сегюра.