Давно среди русских людей идёт спор о последнем императоре Николае Александровиче. Плох он был или хорош, умён ли, правильно ли управлял империей? На мой взгляд, приведенное ниже свидетельство человека, лично общавшегося с Николаем II в течение нескольких минут, очень ценно для понимания характера императора. По этому рассказу сами судите о последнем нашем царе…
[Приём у Николая II после отозвание из Македонии]
За несколько месяцев до отъезда из Салоник наша активная деятельность, как офицеров — организаторов жандармерии, постепенно сократилась во исполнение секретного предложения посла Зиновьева.
В апреле турецкое правительство, наконец, сообщило послу, что оно ничего не имеет против отозвания из состава международной комиссии по управлению Македонией русских представителей, как гражданских, так и военных, заведовавших реорганизацией жандармерии. Уже в мае все русские офицеры выехали из города Салоники.
К пароходу проводить нас пришли все, находившиеся в Салониках иностранные представители комиссии. Несмотря на многословные сожаления по поводу нашего отъезда, на их лицах было ясно видно чувство удовлетворения. Мы же чувствовали себя школьниками, которых за провинности выгоняли из класса. Мы также понимали, что с нами вместе уходит из Македонии все русское.
Когда пароход дал последний свисток, у меня в груди что-то дрогнуло и к глазам подступили слезы обиды. Я посмотрел на своих товарищей и заметил на их лицах те же чувства.
По прибытии в Константинополь мы все сделали прощальные визиты составу посольства. Посол Зиновьев пригласил нас обедать. За обедом он распространялся о полезности нашего ухода из международной комиссии для взаимоотношений России и Турции. Никто из нас ему ничего не возразил, было ясно, что какое-либо возражение бесполезно.
Все мы поехали в Санкт-Петербург, где встретились с генералом Шостаком, который незадолго перед нашим общим отъездом получил назначение на должность начальника дивизии в город Рязань.
Как бывшие в заграничной командировке с Высочайшего соизволения, мы имели право по возвращении представиться Его Величеству, чем и предполагали воспользоваться, еще будучи в Са-
[179]
лониках. Мы думали преподнести Государю составленный соединенными усилиями альбом собственной работы, заполненный фотографиями, которых было около двух тысяч, и немалым числом оригинальных акварельных рисунков о всей нашей деятельности в Македонии.
Между нами был капитан Б.К. Воронин, прекрасный художник-любитель, который нарисовал большое число акварелей, украшавших каждую страницу альбома, заполненную фотографическими снимками. Альбом получился весьма внушительный как по содержанию, так и по внешнему виду. В конце мая 1909 года нам было назначено представление нас Государю в Царском Селе во время общего приема. Но накануне каждый из нас получил уведомление, посланное фельдъегерем, что Его Величество пожелало нас принять через день в отдельной аудиенции.
На вокзале в Царском Селе мы были встречены фельдъегерским офицером с нашим поименным списком, в соответствии с ним он предложил нам сесть в придворные кареты, ожидавшие нас у вокзала. При проезде ворот дворца кареты были остановлены. Нас проверил офицер, сам открывавший дверцы карет и называвший чины и фамилии находившихся в каждой карете. По прибытии во дворец нас встретил дежурный флигель-адъютант, еще раз справивший наши фамилии.
Он провел нас в помещение личного музея Его Величества, где хранилось множество предметов, преподнесенных в разное время царской семье. Я случайно обратил внимание на отдельный столик, на котором находилось удобно поставленное увеличительное стекло. Как оказалось, под увеличительным стеклом находилось пшеничное зерно, на котором был четко написан гимн «Боже, царя храни». Более я ничего не успел заметить, так как нас сразу пригласили пройти далее. Мы оказались в кабинете, как потом узнали, императора Александра III. Это была среднего размера комната, отделанная красным деревом. Слева около двери, через которую мы вошли, шла лестница наверх. С правой стороны стоял бильярд для игры в <карамбольные партии?>, без луз. У стен стояло несколько книжных шкафов. В левом противоположном углу у окна стоял письменный стол, около которого на небольшом столе лежал наш альбом, предварительно сданный нами в Главный штаб.
Флигель-адъютант попросил нас встать по старшинству около бильярда. Вскоре в правом углу бесшумно открылась незаметная
[180]
дверь, из которой вышел Государь. Он был в форме Императорской фамилии лейб-гвардии Стрелкового батальона. Подошел к генералу Шостаку и очень любезно поздоровался с ним. Затем Шостак представил Государю всех нас по старшинству. Император подал каждому из нас руку.
После представления он подошел к нашему альбому и долго, внимательно, страницу за страницей, рассмотрел его. На первых страницах были наши карточки, причем я был снят в штатском костюме. Государь посмотрел на карточку, на меня, улыбнулся и сказал:
— Я бы не узнал вас в штатском — как же меняет военная форма!
Генерал Шостак и некоторые из нас дали объяснения Его Величеству на многие вопросы по альбому.
После просмотра альбома Государь встал среди нас и начал расспрашивать вообще о положении в Македонии — подробности о революции, произведенной младотурками. Затем он спросил тоном, ожидающим подтверждения:
— Как вы думаете, зная положение в Македонии, какое впечатление произвел на турок ваш отъезд из Салоник?
Было видно, что ни генерал Шостак, ни другие офицеры не знали, не будучи подготовленными, что ответить на этот совершенно неожиданный вопрос. Некоторое время стояло молчание.
— Да, как вы думаете? Наверное, самое благоприятное? — продолжал Государь.
У меня молнией пронеслась мысль, что я должен сказать своему императору истину:
— Ваше Императорское Величество, имею смелость думать, что посол Вашего Величества в Константинополе Зиновьев совершил ошибку, возбудив вопрос перед турецким правительством о нашем отозвании. Россия лишилась десяти своих агентов в самой густонаселенной части населения Македонии. Они привыкли в продолжение почти шести лет видеть в русских офицерах своих искренних защитников от своеволия не только турецких властей, но и от нападений жителей-турок. Офицеры в свою очередь научились понимать славян, в большинстве своем населяющих Македонию. Среди населения возникло понимание, что Ваше Императорское Величество является истинным, великодушным защитником единоверных славян. Смею утверждать, что русское влияние, по крайней мере, в Салоникском вилайете за время нашего там
[181]
пребывания дошло до зенита. Со дня нашего отозвания русское влияние, несомненно, будет падать, о чем позаботятся особенно все иностранные офицеры.
Его Величество не дал мне продолжить, отвернулся от меня, ничего не сказав, и прекратил беседу. Обратившись ко всем нам, он пожелал всего лучшего в нашей службе Ему и Родине. Генерал Шостак обратился к Нему в последней момент:
— Ваше Императорское Величество! Осмеливаюсь ходатайствовать перед Вами об устройстве дальнейшей судьбы доблестных офицеров, здесь присутствующих, которые не за страх, а за совесть служили Вашему Величеству и делу своей Родины на чужбине. Прошу о назначениях их на должности, где они могли бы и у себя дома приложить тот богатый опыт и знания, которые они приобрели, находясь в Турции.
Государь немного подумал и ответил:
— Полагаю, что вы могли бы быть полезны на службе по Министерству внутренних дел, а потому прошу вас, генерал, доложить министру двора, что я согласен, чтобы он поставил в известность о моем желании министра внутренних дел.
После этого император подал каждому из нас на прощание руку, кроме меня одного, и, сделав общий поклон, удалился.
Во время моей краткой речи я смотрел прямо в глаза своего Государя, и мне показалось, что цвет Его прекрасных глаз из ясно-голубого стал переходить в зеленоватый. Он начинал волноваться, что было заметно по нервному движению правой руки, которая поправляла слабым движением воротник Его малиновой шелковой рубашки под типичным кафтаном формы стрелков Императорской фамилии.
Наша аудиенция продолжалась один час пятнадцать минут.
По выходе из кабинета дежурный флигель-адъютант пригласил нас позавтракать и провел в сравнительно небольшую комнату, в которой был сервирован круглый стол. Завтракали мы одни, все сидели крайне смущенные, генерал Шостак несколько раз укоризненно посмотрел на меня, давая понять, что я совершил опрометчивый поступок. Сам я был совершенно удручен явно выраженным моим Государем полным неудовольствием по отношению меня, проявившимся в том, что Его Величество не выслушал мои слова до конца и не подал мне при прощании руки.
Сидя за завтраком во дворце я подумал:
[182]
«Что бы сделал бы японский офицер на моем месте?»
«Конечно, покончил бы с собою», — ярко блеснула во мне мысль.
Должен ли и я так поступить? И тотчас почувствовал, что я, русский офицер и потомственный дворянин, этого сделать не в состоянии из-за отсутствия силы воли. Тут же за столом во дворце я решил, что не должен продолжать нести службу Его Императорскому Величеству, а обязан при первой возможности уйти в отставку.
После представления Государю, я счел нужным явиться начальнику Генерального штаба генералу Палицыну, который всегда хорошо ко мне относился. Отправился в Главное управление Генерального штаба, где помещалась его квартира и служебный кабинет. В приемной за прежним столом сидел его секретарь Панов, приветливо меня встретивший.
Он сообщил, что на днях генерал Палицын был назначен членом Государственного совета, а вместо него начальником Генерального штаба стал генерал Сухомлинов, совсем лично мне неизвестный. Это было для меня неожиданностью. Конечно, надо было бы просто уйти, но, к сожалению, Панов уже доложил обо мне
Вскоре из кабинета вышел Сухомлинов в форме офицерской кавалерийской школы, весьма схожей с гусарской, с накинутым на плечо ментиком, отделанным собольим мехом. При его небольшом росте, достаточной тучности, почти лысой голове он произвел на меня впечатление слегка комическое. Я подошел к нему и доложил, что являюсь как прибывший из заграничной командировки. Сухомлинов только сказал:
— Очень приятно, — и тотчас попрощался.
Из Петербурга я поехал в город Выборг*, где стоял 8-й Финляндский стрелковый полк. Я был переведен в этот полк из штаба при назначении меня в Македонию. Сравнительно скоро из Департамента личных дел Министерства внутренних дел я получил предложение быть назначенным становым приставом на юг Пермской губернии. Я принял это за насмешку и возвратил бумагу, написав на ней: «Читал».
По наведенным мною справкам, совершенно такие же предложения получили и все остальные мои сотоварищи по бытности в
___________
* Финляндия. (Ныне в составе России. — Примеч. ред.)
[183]
Македонии. Конечно, никто из них не польстился на столь блестящее предложение быть становым в деревне, командуя десятью стражниками.
Около города Выборга у меня было небольшие имение. Оно мне досталось неожиданно в качестве наследства от дяди, брата моего отца, умершего в Астрахани. Я его никогда не знал, как и он меня. Это имение находилось в двенадцати километрах от селения Красное Село*, где я провел свое раннее детство. Владение этим имением и понудило меня при командировании в Македонию перейти в стрелковый полк, квартировавшийся в Выборге, то есть недалеко от имения.
[184]
Печатается по кн.: Никольский Е.А. Записки о прошлом. Сост. и подгот. текста Д.Г. Браунса. М., Русский путь, 2007. с. 184.