Полагаю, что суды, ныне действующие в Российской Федерации, далеко ушли вперед от тех первых судов, которые существовали в Российской империи на заре, так сказать, правового государства в 1864 году. Быть может, это моё утверждение многим покажется странным. Да, я понимаю, очень хорошо понимаю, о чем подумали мои оппоненты. А это в первую очередь те, кому на практике доводилось сталкиваться с, так сказать, правосудием Новой Демократической ЭрЭфии – государства, которое существует, если верить одному из его лидеров, вот уже аж два десятилетия…

Да, у моих оппонентов есть некоторые основания оспаривать мой первый тезис. Ибо они видели, как судья кассационного суда – после предъявления адвокатом суду пострадавшего, который заявляет, что в ходе опознания нападавших ошибся и отказывается от показаний – эта самая кассационная судья принимает решение изъять протокол опознания из дела, а приговор… оставить без изменения. Забавно? Да, забавно – для всех, кроме подсудимых (получивших по семь лет лишения свободы за мелкую потасовку при оплате такси) и их родственников.

Ладно бы мы считали суд строгим, но справедливым. Но ведь в это же время суд (в другом городе, но что это меняет) присуждает нарушителю правил дорожного движения (двигался на предельной скорости по встречной полосе), который выхватил пистолет и застрелил не пожелавшего уступить ему дорогу, то есть совершившего умышленное убийство к четырем годам лишения свободы…

А кто не знает знаменитой дочери и внучки, которая убила человека, но ничего за это вообще не получила? (а сейчас в депутаты метит, чтобы приобрести неприкосновенность)

Справедливо ли суждение моих оппонентов: на фоне такой «мягкости» одних судов излишняя строгость других выглядит уже как издевательство над самим правосудием?

Но не торопитесь делать выводы. Прочитайте зарисовку о судах, существовавших в нашей стране в 1864 году. Автор зарисовок не просто какой-то прохожий, а председатель Саратовского съезда мировых судей. Вот его зарисовка:

«Сформировать первый состав мировых судей было нелегко, так как дворянство еще не утратило в то время своих традиций, по которым каждый стремился служить в военной службе, а гражданская не была в фаворе, как теперь; поэтому большинство судей оказалось совершенно неподготовленными к этой службе.

Ввиду сокращения при этой реформе наполовину числа мировых посредников, служба которых без особой протекции ничем не награждалась, последние все и пошли в мировые судьи. В городе же заняли эту должность преимущественно отставные офицеры, переженившиеся на местных дворянках, два учителя, чиновник, бывший прежде уездным судьей, и, наконец, из местных дворян гарнизонный прапорщик, служивший ранее по выборам дворянства председателем уголовной палаты. Что же касается почетных судей, то затруднения при выборе их не оказалось.

Съезд мировых судей в Саратове как новинка гласного суда в первые годы очень интересовал общество, и судебное зало, в котором тогда заседало не менее 10—15 судей, каждый раз был наполнен публикой, ожидавшей какого-нибудь скандального дельца. Тяжбы крестьян между собой, как и теперь, принадлежали разбору волостного суда и съезда мировых посредников, а потом уездного по крестьянским делам присутствия.

Вскоре затем я, как председатель Саратовского съезда мировых судей, озаботился сам ознакомиться на месте с делопроизводством мировых судей в уезде, тем более что от одного из них вовсе не поступало дел в съезд, и натолкнулся при этом на один удивительный факт. Приезжаю я к одному мировому судье и застаю разбор им судебного дела между крестьянами на крыльце; причем он был в халате из термаламы, в туфлях на босую ногу, с папиросой во рту и с судейской цепью на шее. Пораженный такой необычной обстановкой суда, где не было ни стола, ни клочка бумаги, я дождался окончания дела, которое судья, недолго думая, приказал сторонам покончить миром, и, сказав мне с улыбкой, что дела у него всегда так скоро кончаются, пригласил меня затем к себе в дом. Находясь в крайнем недоумении, я объяснил ему о серьезной ответственности, которой он может быть подвергнут, ежели дойдет до начальства о таких его судебных разборах, и просил показать мне настольный реестр и входящие и исходящие книги, но тут я увидел нечто уже совсем невероятное, — книги оказались совершенно чистыми, и следов судебного дело-производства никаких не было. Пораженный всем этим до крайности и боясь ответственности съезда за подобные порядки, я указал на неприятные последствия быть за это под судом. После чего этот один из образованнейших мировых судей и не замедлил выйти в отставку.

С некоторыми из городских мировых судей также не обходилось без курьеза. Так, один из них, отставной полковник А[бакумов], имел обыкновение всегда представлять подлежащие разбору съезда свои дела перед самым съездом и всегда забывал подписывать свою фамилию. Он был до невероятности вспыльчив и рассеян. В съезд являлся в парике задом наперед и с обожженными губами от папирос, которые он беспрестанно брал в рот не тем концом. Последствием его вспышек были неоднократные жалобы в съезд от лиц, являвшихся к нему с просьбами и которых он выталкивал в шею, если они приходили с заднего крыльца. Ранее г. Абакумов] служил в артиллерии, после Крымской войны вел батарею в Саратов и, подходя к деревне Идолге, был встречен у ветхого проселочного моста становым приставом. Непрочность моста взволновала А[бакумова], и он в пылу своего негодования приказал своей команде привязать станового пристава под орудие за шею на веревку и таким образом, с приставом на четвереньках, провел батарею через мост. История эта в свое время наделала много шума и была замята бывшим саратовским губернатором Игнатьевым по просьбе начальника артиллерийской дивизии.

Другой из городских мировых судей, Аристов, кандидат прав университета, служивший перед тем судьей г. Ташкента, держал для порядка в своей камере отставного из моряков унтер-офицера, которого называл Волкодавом, и как только кто-либо из публики во время суда нарушал тишину, Аристов кричал:

— Возьми его!

И Волкодав, хватая за шиворот на кого было указано, вытаскивал из камеры и бесцеремонно спускал его с лестницы на улицу. Подобные выходки сходили судье с рук до тех пор, пока он однажды во время суда, рассердившись на адвоката, снял с себя судейскую цепь и при всей публике отдул его, приказав Волкодаву также спустить его с лестницы, а одного мещанина, дозволившего себе громко разговаривать во время суда, поставил тут же на суде в угол носом. Когда же мировой судья Аристов был предан за это суду, то он сделал для своих товарищей большой обед, на котором, прощаясь, с бокалом в руке, сказал:

— Меня хотят выгнать из службы, но я их надую, возьму да и умру!

Что действительно через три недели после того и случилось, так как Аристов был в злейшей чахотке».

Шомпулев В.А. Записки старого помещика. М., 2012, с. 140-141. Фрагмент «Введение в действие судебных учреждений».