Стоит ли голосовать?
Из всех бутафорских привилегий, которыми обладает современный трудящийся американец, самая бутафорская — это его право голоса. Избиратель! Как кичится этим званием какой-нибудь простак, ораторствующий в мелочной лавке, на деревенском перекрестке или на собрании фермеров! Его сенатор! Его губернатор! Его президент! А между тем сколько тягот ложится на его плечи с благословения, а то и при содействии этих самых сенаторов, губернаторов и президентов! Современный мир не знает злее шутки, чем избирательное право народных масс, безропотно сносящих любой гнет. И все же миллионы американцев твердо верят в своих избранников, якобы представляющих большинство народа! Ах, как все это замечательно в теории! Поговорим, однако, о том, что происходит в действительности; может быть, удастся расшевелить этим хотя бы немногих!
Выборы, разумеется, должны были бы ставить и разрешать ряд важных вопросов, и тогда избирательное право оказалось бы в самом деле чем-то, заслуживающим уважения. Но так ли это? Вспомните, о каких в сущности пустяках спорят, надрываясь и силясь перекричать друг друга, тысячи профессионалов от политики на уличных трибунах, в залах для митингов, на страницах газет или по радио, получая за это по тысяче долларов в вечер! Республиканская партия лучше демократической партии! Осел и мерзавец Робинзон такой же осел и мерзавец, как осел и мерзавец Джонс! Два сапога пара! Но где-то сзади неизменно маячит фигура босса, заправляющего всей политикой в масштабах города, штата или страны, а из-за плеча босса ехидно и самоуверенно усмехается корпорация, ее банкиры, судьи, адвокаты и ее правительство! Тра-ра-ра! Побольше флагов, оркестров, процессий и речей, потому что так легче дурачить дураков, а плутам и жуликам это хорошо известно!
А между тем нетрудно обрисовать фактическое положение вещей в нашей стране с такой ясностью, что каждый поймет,— даже дельцы от политики, если только они захотят понять. Чтобы разобраться в ухищрениях корпораций, особых стараний не требуется. Но захотят ли в этом разбираться? И есть ли к тому возможность? Ведь корпорации сумеют внушить страх божий (имеется в виду бог корпораций) любому политическому деятелю, который вздумает этому способствовать, а газеты живо замнут вопрос. Вы сомневаетесь? Раскройте любую из бесчисленных провинциальных газеток, издаваемых людьми типа Ганнета, и посмотрите, что и как в них печатается! Да и крупные газеты, даже те, которые считаются в Америке лучшими и самыми «честными»,— как бессовестно режется и искажается в них материал в угоду все тем же корпорациям!
Теоретически современная избирательная система должна обеспечить создание такого правительства, которое руководило бы страной в интересах большинства (а не меньшинства, как это происходит сейчас). Если бы осуществился этот недосягаемый идеал, массы, по праву численного превосходства, могли бы удовлетворить любое свое справедливое требование. Но осуществится ли он когда-нибудь? Можно ли надеяться, что постоянное, безысходное страдание в конце концов побудит людей к каким-нибудь решительным действиям, к энергичному протесту хотя бы? Что ж, может быть! Так бывало во Франции. Так было в России. Ну, а у нас, в Америке? Нынешний порядок вещей наглядно показывает, что мы предпочитаем — именно предпочитаем! — отдавать свои голоса кучке подлецов и бандитов, нежели голосовать за разумных, порядочных людей! Вспомните о наших местных боссах, об их кандидатах и их победах! Вспомните о людях, подкупленных Вандербильтом, Гулдом и Сейджем!
Конечно, не всем политическим деятелям нравится, когда гангстеры выбивают людям зубы или даже вышибают из них дух, и не все должностные лица допускают, чтобы гангстеры узурпировали их власть. Но те, кто сейчас «служит народу», спокойно смотрят, как этот народ вынужден переплачивать пять центов на каждой кварте молока и как корпорации, прочно окопавшись в нашей американской действительности, неуклонно повышают свои и без того грабительские цены на все, в то время как заработная плата остается без изменений, а безработица все чаще толкает людей в бездну отчаяния и гибели.
Казалось бы, цель выборов — защита народных интересов. Но как может быть достигнута эта цель при нынешних условиях, когда общество не проявляет ни интереса к тому, что происходит, ни бдительности? Избиратели спят или смотрят бэйсбольные матчи. Ни ум, ни сердце, видимо, не влекут их туда, где в сущности решается вопрос их благополучия. «Имеющий глаза — не видит; имеющий уши — не слышит». Между тем излишне повторять, что в идее своей выборы должны обеспечивать создание подлинно ответственного правительства. Ни городские, ни федеральные органы управления, ни власти штатов вовсе не должны платить за все впятеро или вдесятеро дороже. Если это делается, то лишь потому, что у избирателей не хватает твердости характера, а значит, и их избранники не склонны ее проявлять. Взяточничество и подкуп в муниципалитетах и сельских управлениях, успех плутов и мошенников на выборных должностях — что виной всему этому? Равнодушие граждан! Я в этом глубоко убежден. Возьмите любой из наших городов — Нью-Йорк, Чикаго, Филадельфию, Питтсбург. Что мы там видим? Взяточничество! Злоупотребления! Расточительство! А задумывается ли над всем этим избиратель? Куда девалось его природное чувство бережливости? Читателю может показаться смешным, если я скажу, что в каждых пятидесяти или шестидесяти миллионах долларов, бросаемых на ветер правительством, есть, вероятно, от пяти до пятидесяти долларов его денег. И все-таки миллионы американцев ежегодно шествуют к избирательным урнам, чтобы отдать свои голоса людям, которые выполняют свои обязанности с грехом пополам; а число тех, кто домогается правительственных должностей (и — что еще хуже — тех, кто их занимает), растет так быстро, что всюду вместо одного человека сидит по пять, а то и по десять, и вся эта орава неминуемо должна бездельничать, брать взятки и торговать интересами правительства или избирателей, чтобы удержаться на месте.
А ведь смысл голосования вовсе не в том, чтобы потворствовать корпорациям и жуликам, сажая на выборные должности продажных адвокатов, продажных судей, продажных губернаторов и просто воров. Избиратель может и должен получать то, в чем он нуждается,— мосты, дороги (выстроенные для разумного и недорогого обслуживания публики, а не для безудержного обогащения банкиров и подрядчиков); нормальный заработок при нормальном рабочем дне; человеческие жилищные условия; человеческие условия труда, при которых рабочий на фабрике не превращался бы во взрослого или малолетнего раба. Не для того существуют выборы, чтобы отдавать управление страной людям, которые находят способы прибавлять миллионы к своим и без того фантастическим состояниям, но не умеют или не хотят изыскать средства на нужды государства и народа. Вспомните м-ра Рокфеллера, о котором я тут уже не раз говорил, и наряду с ним вспомните о тысячах голодных людей, гранящих мостовую в поисках работы! Предполагается, что избирательная система обеспечивает добросовестное изучение существующих условий, справедливое законодательство и соблюдение законов. Но так ли это у нас в действительности? И если нет — то где корень зла?
Каждый трудящийся может принять участие в голосовании. Ему говорят, что этим он добьется улучшения своей жизни, более высокой заработной платы, пятидневной недели и шестичасового рабочего дня. Ему говорят, что таким путем можно урегулировать вопрос о применении детского труда. (А я уже указывал, каким путем и средствами можно было бы с этим вовсе покончить!) Даже теперь в любой предвыборной речи вы услышите, какие меры тот или иной кандидат собирается принять для ликвидации безработицы. Но что реально дает рабочему его участие в голосовании? Весьма вероятно, именно в данную минуту президент назначает очередную комиссию для изучения вопроса о безработице. Комиссии, комиссии, комиссии — куда ни глянь! А какова судьба тех статистических данных, которые собрала прошлогодняя комиссия? Их подошьют к делу и позабудут. Статистика сама по себе бессильна. Важны люди, стоящие за статистикой. А где они? Заняты делом? Хлопочут о тех, кто нуждается в помощи? Но почему, в каком бы штате ни встал вопрос о создании страховых фондов для выдачи пособий по безработице, всегда считается, что такие фонды должны создаваться из средств рабочих, а не предпринимателя? Может быть, потому, что трудящийся много говорит о необходимости страхования от безработицы, но не задумывается над тем, кого он избирает для защиты своих интересов в этом деле? Так неужели ему придется из собственного кармана расплачиваться за свое недомыслие или равнодушие? Весьма возможно, потому что он ничего не знает, да, кажется, и не стремится узнать о тех силах, которые действуют против него. Зато эти силы прекрасно всё знают и делают ставку именно на его инертность или неосведомленность — или на то и другое вместе.
Правительство в своей деятельности вплотную подходит к тому, что составляет сущность противоречий между трудом и капиталом. Оно устанавливает тарифы для корпораций. Оно регулирует заработную плату. Но заботится ли оно сколько-нибудь о действительном благосостоянии масс? Добивается ли, чтобы реформы осуществлялись не только на словах?
Принято считать, что голосование дает людям возможность свободно выражать свои мысли. Однако у нас в Америке избиратели, видно, не понимают, а может быть и не хотят понять, что ни демократическая, ни республиканская партии не облегчат им существования,— разве только они силой заставят своих выборных или назначенных представителей заняться этим. Может быть, со временем они это поймут? Кто знает! Все возможно. Но пока мы видим лишь безразличие и полную инертность, которые нам чрезвычайно дорого обходятся. В основе всего этого лежит, как мне кажется, типично американская ограниченность: американца интересуют только деньги,— причем деньги, извлекаемые из бизнеса; политику же он предоставляет жуликам, не понимая, что честное и ответственное управление страной — его страной и в его интересах — принесло бы «маленькому человеку» больше выгод, чем любой бизнес. Он просто никогда не задумывается над этим! Полная реорганизация всей нашей капиталистической системы, а еще лучше, ее уничтожение — вот что нужно Америке. Реформы ни к чему не привели и не приведут, поскольку независимым политическим партиям у нас ходу нет и в стране существуют только две старые партии, над которыми господствует единственная по-настоящему полновластная партия — партия большого бизнеса, денежного мешка. А попыталась ли Американская федерация труда, эта ревностная поборница худосочных реформ, выступить хоть раз на выборах с независимым списком? Нет, ее даже на это не хватает!
Возьмем такой пример: голосование, будь то при двух-партийной или при многопартийной системе (при многопартийной особенно), должно приобщить американского избирателя к внешней политике. Оно должно направлять и регулировать активность американского империализма. А разве это так на самом деле? Голосование должно решать, будут ли американские пушки, под предлогом «защиты американских граждан», нести уничтожение тысячам граждан других стран. А разве это так? Судите сами! Поскольку мы считаемся демократической республикой, голосование должно определять, будем ли мы драться, гибнуть, тратить миллионы долларов на войну, вызванную таким запутанным сплетением лжи, интриг и пропаганды, что никто уж и не разберет, какова собственно ее настоящая причина. А разве это так? Избирательная урна должна давать возможность рядовому гражданину сказать свое слово — желает ли он пожертвовать жизнью в войне, которая нужна только наживающимся на ней корпорациям. А разве это так?
Я здесь перечислил частично то, что должно составлять истинный смысл избирательного права. Теперь я хотел бы остановиться на том, к чему оно сводится на деле. При проведении любых выборов один только уполномоченный по агитации и рекламе получает, скажем, 25 тысяч долларов в год. А вообще наши избирательные кампании обходятся в миллионы и миллионы долларов. Мы голосуем, голосуем — голосуем столько, что уже один вид избирательной урны или плаката, возвещающего начало новой кампании, способен привести человека в ярость или нагнать на него тоску. Голосование происходит по всем мыслимым поводам, иногда просто идиотским, иногда положительно вредным. И при каждых выборах, чего бы они ни касались, появляется откуда-то «стопроцентный американец», любитель рассуждать о свободе и произносить патриотические речи, поборник религии, нравственности и разных других хороших вещей, и голосует, голосует, голосует! Сегодня — для того, чтобы посадить в президентское кресло самого обыкновенного вора, как, например, Гардинг; завтра — чтобы привести ему на смену Кулиджа или Гувера, членов его же кабинета, его единомышленников и духовных наследников.
В штате Калифорния, например, всеми выборами распоряжается железная дорога «Саузерн пасифик»; она назначает кандидатов, она указывает, кому что говорить по поводу предоставления мест в сенате и конгрессе десяткам ничтожеств (наперебой выхваляющих свою честность, добропорядочность, верность интересам избирателей); но избирателя держат в приятной уверенности, что все это делает он сам. Однако тотчас же после избрания ставленники корпораций отправляются на поклон к своим настоящим хозяевам — местным или всеамериканским денежным магнатам, и в дальнейшем выполняют их, и только их, волю. А избиратель, вздумавший явиться с какой-нибудь жалобой или просьбой, пусть благодарит бога, если этим не навлечет на себя серьезных неприятностей. Но разве не следовало ожидать заранее, что подобные «народные избранники» будут служить корпорациям и никому другому? Если вы сомневаетесь, пусть вам будет доказательством прочное и неизменное владычество железной дороги «Саузерн пасифик» в Калифорнии и во всех других штатах, по земле которых она проходит.
Американцы любят голосовать, им нравится самая процедура голосования. Это своего рода праздник. Иллюминации, речи, газетные битвы, оскорбительные намеки и взаимные обвинения! Велика ли важность, если кандидаты в народные представители потому лишь попали в списки, что заигрывали с корпорациями и заранее обещали им свою покорность! Разве от этого менее весело голосовать за них? Флаги, оркестры, приветствия, шумиха газет и радио, столетней давности трескучие фразы о патриотизме, о величии Америки, о ее будущем, о недостатках чужой партии и непревзойденных достоинствах своей! И хотя в промежутках между двумя выборными кампаниями вами не интересуются, плюют на вас, торгуют вашими интересами, присваивают ваш труд и ваше достояние — все-таки разве не весело голосовать? Первый вторник после первого понедельника в ноябре — великий национальный праздник! Банки и магазины закрыты. До среды можно не думать о работе. Тут выпивают исподтишка, там затеяли уличную драку. Идут оживленные, а подчас и ожесточенные споры, и для вящей убедительности пускаются в ход кулаки. Назавтра мы узнаем имена победителей. И побежденных тоже! А корпорации ухмыляются, радуясь тому, как исправно сработал хорошо смазанный выборный механизм, приведя к власти угодного им кандидата. Под какой маркой выступает этот кандидат — демократической, республиканской или еще какой-нибудь, специально к случаю изобретенной, — это совершенно неважно!
Мне вспоминается поучительная история некоего Уильяма Салзера, губернатора штата Нью-Йорк,— как он был выдвинут, избран и очень скоро низложен по воле всесильного тогда босса демократической» партии Чарльза Мэрфи. О сотнях тысяч избирателей, подавших за него свои голоса, при этом и не вспомнили. Босса Мэрфи, который сам являлся послушным орудием корпораций, разгневало незначительное ослушание со стороны Салзера. Вот вкратце подробности дела.
Уильям Салзер был демократом. Чарльз Мэрфи был диктатором Таммани-холла. Таммани-холл командовал законодательным собранием штата Нью-Йорк. Салзер вступил в обязанности губернатора Нью-Йорка 1 января 1913 года. Не прошло и нескольких месяцев после его избрания, как он вдруг сделался предметом необъяснимых придирок и нападок. Свистопляска вокруг Салзера продолжалась до тех пор, пока ему не предъявили обвинения в государственном преступлении,— на основании того, что он будто бы не израсходовал всего своего избирательного фонда, который, по свидетельским показаниям, был предоставлен в полное его распоряжение. Вздорность этого обвинения совершенно очевидна. Государственными преступниками, по конституции, считаются лица, повинные в особо тяжких преступлениях по должности. Но Салзер, надо сказать, за короткий срок своего губернаторства (с 1 января по 17 октября 1913 года) сделал ряд попыток ввести новые, лучшие методы управления и сместить мошенников, среди которых было немало членов того же Таммани-холла. За это он и поплатился. Все нью-йоркские газеты наперебой доказывали необходимость предания Салзера суду и высокую принципиальность соображений, которые этого требуют. Мэрфи, фактически державшему в руках законодательное собрание штата, ничего не стоило, разумеется, претворить свою затею в жизнь. Но чем же все это было вызвано? В интервью, данном одной газете, Салзер заявил, что обвинение было предъявлено ему после того, как он отказался предоставить административные должности ставленникам Мэрфи. По словам Салзера, Мэрфи всегда подбирал губернатору людей по своему усмотрению: он присылал к нему некоего судью Мак-Колла, который и сообщал, чего желает «патрон» (так он называл Мэрфи).
Бедный Салзер! Его судьба лишний раз показывает, какую комедию представляют собой американские выборы. Таких примеров можно набрать немало в истории любого штата. Пусть только выборный представитель власти посмеет ослушаться корпорацию, у которой в руках кошелек с деньгами, или же босса, действующего от ее имени! Посмотрите, что делается в штате Нью-Йорк. Воля избирателей не ставится ни в грош. Судейские места служат предметом купли и продажи. В городе Нью-Йорке на протяжении семидесяти или восьмидесяти лет функционирует политическая организация полурелигиозного характера, которая решает заранее, чья кандидатура будет и чья не будет выставлена; какие привилегии, выгоды и т. д. предоставят избранные кандидаты банкам, корпорациям и полиции и за какую сумму наличными. И все же из года в год сотни тысяч нью-йоркских избирателей торжественно шествуют к урнам и каждый раз вновь отдают свои голоса все тем же прохвостам, у которых только одно на уме — как бы этих самых избирателей получше обобрать. Я бы мог привлечь ваше внимание к последнему нью-йоркскому политическому скандалу, отголоски которого еще не улеглись в момент написания этой книги: ряду лиц, занимающих общественные посты, предъявлено обвинение в злоупотреблении властью; чего только они не делали, как только не обманывали народное доверие! Тут и воровство, и клятвопреступление, и все, что угодно! Ограничусь кратким перечнем имен: Коннолли, Вайтейл, Манкузо, Воуз, Колли, Уолш, Эвальд, Томмени, Хили! И все это на протяжении одного года!
По данным комиссии Хофштадтера, ведущей сейчас расследование в Нью-Йорке, Джеймс Мак-Квэйд, лидер демократической партии в Бруклине и нотариус округа Кинге, получая жалованье от 9 до 12 тысяч долларов в год, за шесть с половиной лет отложил на свой текущий счет 547 254 доллара. Шериф Томас Фарли, при жалованье в 6500— 15 тысяч, отложил за тот же срок 360 660 долларов. А совет присяжных, рассматривавший дела округа Аллегейни, штат Пенсильвания, постановил предать дуду мэра города Питтсбурга, систематически сдававшего городские подряды тем, кто брал втридорога за их выполнение,— хотя закон предписывает от-давать предпочтение тому, кто дешевле спрашивает. Но множить примеры нет надобности, всем известно, что Америка заражена политической коррупцией. Это относится и к мелкой сошке и к самым высоким государственным сановникам.
Нередки случаи, когда правительственные чиновники действуют в самом беззастенчивом сговоре с банками и корпорациями. Не так давно в Нью-Йорке банкир Феррари, возглавляющий целую сеть сомнительных финансовых учреждений, провел на пост инспектора банков
Нью-Р1орка своего человека, Уордера. По соглашению с Феррари, одна из связанных с ним спекулятивных корпораций, торгующих домами, предоставила Уордеру квартиру на Риверсайд-Драйв со стильной обстановкой и восточными коврами, а благодарный Уордер смотрел сквозь пальцы на незаконные слияния банков Феррари. Кроме того, всякий раз, как предвиделась банковская ревизия, Феррари либо возил все семейство Уордера в Атлантик- Сити, либо отправлял его за свой счет в Европу, либо преподносил драгоценности м-с Уордер, либо через косвенно подчиненную ему «Лэншиа мотор компани» снабжал Уордера парочкой автомобилей стоимостью в три-четыре тысячи долларов. А ведь Уордер и Феррари — это лишь один случай из многих.
Связь правительственных чиновников с корпорациями — одно из тех зол, которые подтачивают самую основу американской политики и всей американской жизни. Во время большой стачки горняков в 1927 году судья Лангхэм специальным определением суда запретил профсоюзные собрания в районе угольных шахт Росситера, штат Пенсильвания. У этого судьи было несколько тысяч долларов в акциях местных угольных компаний,— немудрено, что дивиденды акционеров заботили его гораздо больше, чем справедливая оплата шахтерского труда! Материальная заинтересованность правительственных чиновников в делах банков и корпораций — обычное явление. Еще Томас Джефферсон много лет тому назад выступал против этого. Нельзя, чтобы должностное лицо являлось акционером компании, чьи прибыли зависят от тех или иных мероприятий правительства, в проведении которых данное лицо участвует. А между тем для многих должностных лиц это явилось способом обогащения. И что еще важнее — такие люди направляют всю политическую жизнь Америки в духе, способствующем укреплению и возвышению трестов. Трудно даже учесть степень влияния их личных корыстных интересов на американскую политику.
Право же, если взглянуть со стороны, покажется, что коррупция по душе американцам. Забравшему силу гангстеру и кланяются и угождают, его фотографируют, у него просят интервью. Какой-нибудь Аль Капоне, или Дайон О’Бэннион, или Долговязый Даймонд пользуется
покровительством сенаторов, журналистов, судей и общества. И тот, кто воображает, что гангстеров можно встретить только в публичных домах и игорных притонах, безнадежно отстал. По данным судебного процесса, рыботорговая фирма «Манхэттен энд Бронкс», используя наемных головорезов, отваживала конкурентов и получала стопроцентные прибыли. Особая банда захватила в свои руки перевозку муки в городе: тех, кто пытается сохранить самостоятельность, избивают, или лишают контрактов на перевозки, или то и другое вместе. Люди, занимающиеся разведением кур, заготовкой яиц и т. п., становятся жертвами такой же системы вымогательства. Нью-йоркские бандиты-вымогатели загребают миллионы долларов. Даже хозяева похоронных бюро должны платить дань, если они не хотят, чтобы все их гробы превратились в щепки. По имеющимся данным, владельцы прачечных платят гангстерам в общей сложности один миллион долларов в год, а транспортные фирмы — 5 миллионов. И это лишь ничтожная доля тех плодов, которые приносит американскому избирателю приятная процедура голосования! Но разве кто-нибудь хоть пальцем шевельнет, чтобы помешать этому? Контрабандисты перевозят виски на принадлежащих городу баржах нью-йоркского порта. В прошлом году один такой случай стал достоянием гласности. Сотни людей проходят мимо салуна, открытого на углу Четвертой улицы и Чарльз-стрит, видят новенький американский флаг, подвешенный над стойкой, и смеются! Но кто же в конечном счете оказывается в дураках — продажное правительство или народ, который его терпит?
Сейчас дело обстоит так, что на общественный пост не может быть избран человек беспристрастный и независимый, потому что, прежде чем выставить или даже наметить кандидата, его тщательно прощупывают с точки зрения его взглядов и склонностей. Естественно, что потом такой кандидат идет на поводу у тех, кому он обязан своим избранием; обычно это наши банки и корпорации, которые заинтересованы в проведении правительством определенной линии. И к которой из двух партий ни принадлежал бы избранный, можете не сомневаться: он не только будет ревностным защитником интересов капитализма, но и ярым противником любых реформ,— а это само по себе уже свидетельствует о социальной и политической несостоятельности нашей системы. Ведь по мнению таких «народных представителей», все обстоит прекрасно; перемен не требуется. В подкрепление своих слов цитирую заявление директоров «Нейшнл сити бэнк» по поводу президентской кампании 1928 года: «Между кандидатами нет таких существенных различий, которые могли бы привести к нарушению равновесия в деловой сфере». Вот именно! Различий не было, но тем не менее народные страсти усиленно разжигались по поводу сухого закона, а вопросы жизненно важные для масс — заработная плата, прожиточный минимум — по-прежнему решались группой лиц, преданных интересам корпораций. Хотите лишний раз убедиться, что и ту и другую партии контролирует капитал,— вспомните президентскую кампанию Гувера — Смита. В центре внимания республиканской партии, в избирательный фонд которой огромные суммы были внесены промышленниками, добивавшимися избрания Кулиджа,стоял вопрос о протекционных тарифах. (Это подтверждается личным заявлением Дж. Б. Гренди, президента Пенсильванской ассоциации промышленников.) И высокий протекционный тариф стал законом. Да и в других вопросах — о выдаче денежного пособия ветеранам войны, о правительственной помощи безработным, о гидростанции Мосл Шоалс — чью волю отражал Гувер: своих избирателей или тех, кто фактически привел его к власти?
Совершенно ясно, к каким пагубным результатам приводит эта тесная, совершенно неприкрытая связь. Она все дает сильным и все отнимает у слабых. Кандидаты на любые правительственные должности опираются на расположение и поддержку корпораций. Идет ли речь о будущем президенте или будущем окружном судье — связь с крупным капиталом существует и остается в силе. При этом корпорации, поддерживающие кандидата, не щадят средств, чтобы обеспечить его избрание. У них есть деньги, и они умеют их тратить. А потому, если они наметили кандидата, он будет избран, как бы дорого это ни стоило. Избрание Кальвина Кулиджа обошлось республиканцам в 3 миллиона долларов. Ставка, видимо, была высокая. Чтобы как-то оправдать подобный расход, была пущена версия о том, что обслуживание одного миллиона избирателей бюллетенями, повестками и т. д. стоит 100 тысяч долларов. Между тем в одном только штате Иллинойс
зарегистрировано 3 миллиона избирателей, а в Пенсильвании — 2 миллиона. Кроме того, имеются ведь такие статьи расхода, как повседневная радиопропаганда (по радиостанциям системы, контролируемой Рокфеллером),— не менее, чем несколько тысяч в неделю; затем плакаты, фотографии, газетные статьи, митинги. Капиталисты отлично знают, как завоевать кандидату популярность,— как он должен держаться, какие его личные качества следует превозносить, чтобы привлечь симпатии легковерного избирателя. Напомним, что переизбрание сенатором от Пенсильвании некоего Пеппера стоило больше миллиона долларов; в другом случае, при более удачливом кандидате, Уильяме Вэйре, удалось обойтись шестьюстами тысячами. Так что судите сами!
Как я уже говорил, предполагается, что избирательная система дает трудящимся массам возможность улучшить свое положение. Между тем вот кое-какие факты. Америка, как известно, не имеет федерального закона о детском труде. Положения конституции о свободе, о поисках счастья и т. п. не уточнены применительно к данному вопросу. А потому верховный суд, всегда чутко прислушивающийся к желаниям корпораций, может, придравшись к какой-нибудь формальности, опротестовать любое законодательное мероприятие, направленное к защите детей,— что он и делает, как я уже показывал в другой главе. Но разве в такой «прогрессивной» стране, как США, применяется детский труд? Увы, применяется, так как американский «прогресс» существует, очевидно, лишь для немногих! И потому, несмотря на избирательную систему, которая могла бы покончить с этим злом, в штате Род-Айленд, например, работает в промышленности 41 процент общего числа подростков. А в Коннектикуте ставки заработной платы настолько низки, что 64 процента всех детей вынуждены начинать трудовую жизнь с четырнадцатилетнего возраста. В Алабаме, как показывают платежные ведомости, 16 металлургических заводов; только 28 процентов всего количества рабочих имеют восьмичасовой рабочий день, около 42 процентов работает 10 часов в день, 27 процентов— 12 часов (причем часть из них работает одну неделю шесть, другую — семь дней) и 22 процента — всегда работают семь дней в неделю при полном двенадцатичасовом дне. И этот штат, жители
которого то и дело маршируют к избирательным урнам, еще приглашает корпорации других штатов развертывать свою деятельность на его территории, пользуясь необыкновенно благоприятными местными условиями. В журналах, выходящих на севере страны, можно встретить рекламные объявления дельцов южного города Бирмингама (штат Алабама), приглашающие капиталистов строить у них фабрики и заводы. В одном из объявлений так прямо и сказано: «…в городе сто шесть тысяч безработных женщин и детей старше десяти лет, которые охотно пойдут работать за 10 долларов в неделю или даже меньше». Другими словами, детям в вознаграждение за их труд гарантируется недоедание, туберкулез, неграмотность и прочие прелести по образцу Северной и Южной Каролин, Пенсильвании и Нью-Джерси.
Трудящиеся безусловно заинтересованы в таком законодательстве, которое в периоды процветания ограничивало бы возможность получения банковских ссуд, потому что с этого начинается целая цепь обманов и мошенничества:. Деятельность банков можно было бы регулировать, если бы в стране нашлось достаточно творческой инициативы, чтобы изучить основы такого регулирования. Когда люди видят, что количество ссуд возрастает, они должны протестовать, и не на словах только, а путем подачи голосов. Необходимы трудящимся и постановления, запрещающие все виды сверхурочных работ. Продукцию фабрик и заводов можно и должно ограничить в количестве и сделать более единообразной. Но мыслимо ли провести хотя бы одну из этих реформ, если не изменить в корне государственный строй, передав правление в руки рабочих? Нет, немыслимо!
Сейчас уже рассеялась, кажется безвозвратно, мечта о том, что американский капитализм можно регламентировать с помощью избирательной системы. Таким образом, избирательная система окончательно обанкротилась. Как бы много и часто ни голосовали американские избиратели, ясно, что они и сами не ждут от этого ничего конкретного. В Америке твердо установился взгляд, что хотя от успехов «большого бизнеса» и так называемого процветания рядовым гражданам жить ничуть не легче, но голосованием тут делу не поможешь. «Маленький человек» ощущает себя бессильным перед «большим человеком», то есть перед тем, кто сегодня распоряжается американским капиталом. Потому что к услугам «большого человека» деньги, адвокаты, суд, полиция, церковь, пресса, реклама и пропаганда, армия, флот — все формы законодательной и исполнительной власти; и стоит только «маленькому человеку» заикнуться устно или на бумаге насчет каких- либо перемен, которые облегчили бы лежащее на нем бремя,— он тотчас же будет объявлен радикалом, большевиком, социалистом, «красным», смутьяном и в качестве такового испытает на себе все прелести террора, прочно вошедшего уже в житейский обиход Америки. Казалось бы, все это должно окончательно отбить у него охоту к голосованию. Но разве так? Разве он больше не голосует? Представьте, голосует! Для меня это непостижимое чудо! Спрашивается — зачем? Не разумнее ли бойкотировать избирательную урну или по крайней мере организовать какую-то форму коллективного протеста, чтобы во всеуслышание заявить: «Мы протестуем!» Но и это оказывается невозможным: у рядового избирателя не хватает ни времени, ни денег, ни, что еще хуже, ума для такого дела. Сейчас во всяком случае он еще нуждается в подталкивании, помощи и руководстве со стороны тех, кто ему желает добра. Но найдись подобный смельчак, какой крик поднимется против него в округе, в штате, во всей стране! Негодяй! Радикал! Красный! Нежелательный элемент! В дружном хоре сливаются голоса газет, радио, проповедников—наших славных апостолов существующего порядка вещей! Между тем в стране шесть с лишним миллионов безработных, цены всё лезут вверх, зима не за горами, а м-р Гувер все еще совещается с м-ром Доуком или м-ром Гиффордом на тему о выдаче пособий безработным.
Но вернемся к положению «маленького человека» при существующем господстве «большого бизнеса». Обстоятельства для него складываются так: рядовой рабочий, член или не член профсоюза, некоторое время надрывается на работе по всеамериканской потогонной системе, а потом год или два обивает пороги в поисках работы и куска хлеба. А ведь едва ли рядовым американцам нужно это бесноватое «процветание», усиленно раздуваемое корпорациями! Ибо его неизбежное следствие — кризис. Но горе тому, кто хоть в самой мягкой форме осмелится возражать корпорациям.
Я приведу слова Роб Роя Мак-Грегора, защищавшего интересы Сэмюэла Инсула против тех сенаторов, которые высказывались за передачу предприятий общественных услуг в ведение государства. «Капиталисты,— сказал он,— очень легко разделаются с этими сенаторами: объявят их радикалами и большевиками, и все тут…» Меня положительно удивляет сила этих слов — «красный», «радикал», «большевик»! Не странно ли — столько людей шарахаются от того, что может послужить им на пользу, потому лишь, что этому явлению коварно приклеивают непонятный для них ярлык?
Даже самые скромные попытки реформ разбиваются о противодействие трестовских лоббистов, которые не жалеют ни слов, ни денег, ни юридических аргументов. Вспомните историю гидростанции Мосл Шоалс, обсуждение вопроса о судебных мерах против бастующих, об ограничении детского труда. Все оказалось бессильным против кулуарной деятельности корпораций. Недаром одни только компании предприятий общественных услуг тратят на эту деятельность ежегодно миллион долларов.
На этом строится карьера таких дельцов, как Генри Окснард из Вашингтона. В течение ряда лет он получал от Сахарного треста солидное жалованье за обработку общественного мнения в его пользу. Даже восемнадцать — двадцать лет назад для Сахарного треста было в порядке вещей затратить миллион долларов на рекламную кампанию. Лоббиизм и принесение в жертву интересов народа ради интересов банков и корпораций — явление, обычное не только для конгресса США, но и для законодательных органов любого штата. Возьмем для примера нью-йоркскую «Ирвинг траст компани»; она и сейчас платит шесть тысяч долларов месячного жалованья известному нью- йоркскому адвокату, обрабатывающему в ее интересах законодательное собрание Северной Каролины.
«Но что же тут дурного?» — спросит всякий порядочный американец. А вот присмотримся к делу повнимательнее. «Ирвинг траст компани» по собственной неосмотрительности выдала ряд ссуд без достаточного обеспечения и предоставила правительству штата столько денег под долговые обязательства, что штату не хватало налоговых поступлений даже на уплату процентов, не говоря уже о покрытии обязательств. И вот банки, и так достаточно обременившие народ платежами, теперь через своего адвоката добиваются проведения таких законодательных мероприятий, которые бы в конечном счете заставили народ заплатить за все. Другими словами — пусть будут еще и еще увеличены налоги, ведь нужно же обеспечить получение процентов по займу, процентов по обязательствам, покрытие самого займа, самих обязательств и даже выплату жалованья адвокату, стараниями которого возлагается дополнительное бремя на плечи народа! То же самое происходит и в Уэст-Палм-Бич, и в Норс-Бергенс, и в Нью-Джерси, и в других местах. Не забудьте также, что существует немало других банкирских домов, которые теми же методами оказывают давление на рядового американца. Ссуды правительству, богатейший источник дохода для банков, превратились в угрозу благополучию нации. Механика тут нехитрая: нужно только связать правительство обязательством, и дело в шляпе. Ведь народ — это правительство, а правительство — народ, не так ли? А раз так, значит, если вы забрали в руки правительство, то и народ у вас в руках. И можете выжимать из него все, что угодно.
В главе о банках и корпорациях я уже говорил о том, что свои инструкции лоббисты получают из кабинетов и приемных столичных финансовых магнатов. А это сила, в методах которой столько же расчета и корысти, сколько разнообразия и находчивости. Но тупоголовый американский избиратель, нашпигованный многообразной пропагандой корпораций, скажет вам: «Пустяки, ведь трестовским лоббистам противостоят другие, нетрестовские,— как, например, лоббисты АФТ, лоббисты Лиги борьбы с салунами,— и их деятельность, при поддержке честной, бдительной прессы, дает гарантию, что Америка никогда не окажется под эгидой корпораций!» Однако неоспорим тот факт, что простой народ (99 процентов всего населения!) никогда не знает процветания, тогда как корпорации и банки процветают постоянно!
Но разве американского избирателя заставишь призадуматься над этим, да и над чем бы то ни было из области экономики, политики или науки об управлении государством? Что же, неужели демократическая и республиканская партии всегда будут держать в окостенении разум рядового американца? Не хочется окончательна примириться с этой мыслью. Один из руководителей Американской федерации труда в Нью-Йорке не без гордости заявил мне как-то, что именно АФТ спасла Америку от социалистической опасности! И добавил, что теперь она сосредоточила свои усилия против опасности коммунистической. Представьте же себе умонастроение народа, который не способен подняться выше уровня этих безмозглых (во всем, что не касается злоупотреблений и предательств) республиканцев и демократов и низкопоклонствующей перед ними Американской федерации труда! А ведь именно в силу этого умонастроения глушатся сейчас в Америке голоса коммунистов, и предложенный ими замечательный план общественного развития встречает ожесточеннейшее противодействие. Их руководителей обвиняют в подстрекательстве к мятежу, сажают за решетку на десять, на двенадцать лет. И так обстоит дело повсюду в Соединенных Штатах. А ведь почему бы не проверить на практике кое-что из политических теорий коммунистов? Может быть, в них ключ к решению некоторых американских проблем? Лично я в этом глубоко уверен, так же как и в том, что нелепо выстраивать всех избирателей в две шеренги, по числу старых партий,— ни к чему хорошему это не приведет. Неужели мы, американцы, никогда не перестанем прислушиваться к коварной пропаганде корпораций, убеждающих нас, что всякий, кто не республиканец и не демократ,— тот «красный»? Но пусть даже так, пусть в таком смысле он «красный»,— что же из этого? Судья Реньон, прекращая одно судебное дело, сказал коммунисту Генри Голду: «Я надеюсь, что теперь вы все же будете благожелательно относиться к правительству как таковому».
Но, как правило, наши судьи, адвокаты, газеты, полиция стараются все, что не капитализм, приравнять к анархии. И предполагается, что американцы верят им и ничего, кроме капитализма, для себя не желают. Однако так ли это на самом деле? А если не так, нужно ли удивляться, что избирательная система, как путь к реформам и сдвигам, утратила все свое значение и ценность?
Когда закладывались основы государственного строя Соединенных Штатов, мыслилось, что правительство будет учитывать и претворять в жизнь волю народа. А на деле правит нами одна только воля — воля денег. К чему же в таком случае выборы? Стоит ли голосовать, тратя столько времени и денег на избирательные кампании, если все равно это ни к чему не приводит? Несколько могущественных корпораций укажут нам, что делать, и мы подчинимся. А не то нас заставят подчиниться, как, впрочем, заставляют и теперь!
Год назад я предлагал перевести Уолл-стрит в Вашингтон. Но это, конечно, была лишь горькая шутка. Поверьте, я не настолько глуп, чтобы не понимать, что Уолл-стрит давно уже находится в Вашингтоне и правит нами даже не тайно, а явно. Видимо, с точки зрения магнатов Уоллстрита, мы, американцы, не стоим даже того, чтобы отводить нам глаза!
Теодор Драйзер. Стоит ли голосовать? // Цитируется по изд.: Драйзер Т. Собрание сочинений в 12 томах. Том одиннадцатый. Публицистика (1917-1935 гг.). М, 1955, с. 326-345.
