Сегодня, когда в восточных областях Украины развернулись самые настоящие боевые действия, мне хочется вспомнить о боях разных веков, описанных их участниками, так сказать, на микро-уровне. Причем, внимание я хочу обратить на очень неприятную черту боевых действий, ведшихся с момента изобретения огнестрельного оружия: бывают моменты, когда бойцы вынуждены открывать огонь по своим же товарищам, по своим офицерам. Необходимость же такого «дружеского огня» вызвана тяжкой альтернативой: либо не стрелять, значит, потерять занимаемую позицию, бежать от противника в беспорядке и потерять намного больше человеческих жизней, либо открыть огонь на поражение всех подряд, всех, кто только окажется перед жерлом твоего оружия, сохранив тем самым занимаемую позицию.
Я приведу два фрагмента. Один из воспоминаний рядового солдата Алексеевского полка (белогвардейского) Александра Судоплатова, запись от 26 сентября 1920 года. Второй фрагмент описывает бой, произошедший 5 ноября 1805 году. Автор второй записи – французский артиллеристский офицер Октав Левавассёр. (В первом случае дата приведена по юлианскому календарю, во втором – по григорианскому).
Александр Судоплатов:
«…К вечеру подошли к речонке, на той стороне речки видно большое село — Покровское, посреди села возвышается небольшая церковь (на горе), на том берегу стоит паром. Только наши сунулись, красные обстреляли… Наши отхлынули. Посыпались снаряды, сбивая ветви деревьев, иногда снося до корня целые стволы. Пришлось обойти версты на три. Красная пехота нажимала на нас. Наши батареи работали отчаянно. Уже заходило солнце, когда вдруг случилось то, чего никто не ожидал. 2-й батальон лежал впереди от 1-го шагах в пятистах. Стрельба утихала, вдруг слева из чащи дерев выскочило всадников 20 и налетели на лежащую цепь, начали рубить. Цепь опешила от неожиданности. Правый фланг открыл огонь, а левый бросился удирать назад. Красные вот-вот настигнут беглецов. 1-й батальон приготовился бить по кавалерии. Поручик Полынский сразу сел на «Максима» и прицелился, но как стрелять? Впереди красных наши бегущие.
— Ложитесь! Ложитесь! — кричат отсюда наши. — Открываем огонь!
Но они не слушались. Наши не решались бить. Один бегущий офицер выхватил наган и прицелился в преследующего его кавалериста, минуты две он целился, но не стрелял, налетевший кавалерист зарубил его. Двоих других постигла та же участь, бежит один капитан Руднев.
— Ложитесь! Ложитесь, Руднев! — кричат ему. — Открываем огонь!
Но он бежит сюда. Красные уже близко. Медлить нельзя… Поручик Полынский нажал на курок.
«Та-та-та-та-та-та», — затрещал «Максим».
Капитан Руднев упал убитый. Красные все погибли. Двинулись по полям. Валяются подбитые лошади и кавалеристы. Руднев убит в голову двумя пулями. Подошли к зарубленному офицеру, который целился из нагана и не стрелял, он был весь в крови. Наган валялся в траве, на трех патронах следы курка — осечка. Осечка погубила человека…»
Судоплатов А. Дневник. Вступ. статья, сост. О. Матич, подг. Текста, послесл. и коммент. Я. Тинченко. М., 2014, с. 243-244.
Октав Левавассёр:
«Это было 5 ноября. Дорога шла через большой Амштеттенский лес. Принц Мюрат, не приняв необходимых мер, чтобы провести разведку, не колеблясь вступил в лес. Я следовал за ним сразу и за гусарским полком; вся кавалерия шла в колонне за мной. Прошла четверть часа, всё было тихо.
Внезапно по всей линии раздался ружейный огонь в упор. Невозможно было вести огонь, все кони взбрыкнулись, раздался крик: «Примите вправо!» Повернув назад, Мюрат со всем своим штабом проскакал мимо нас. Все захотели последовать его примеру; это вызвало полный беспорядок в наших рядах. Генерал Муассель пронёсся по дороге мимо меня.
— Что делать? — крикнул я.
— Что сможете, — ответил он, не останавливаясь.
В этой неразберихе я спрыгнул с коня и, развернув вручную первое орудие, приказал зарядить его картечью; но невозможно было работать банником, столь велика была толчея. В этот момент в четырёх шагах от меня рубили гусар, которые столпились у моей пушки. Мы с трудом зарядили её ядром, а поверх забили ещё и картечь. Звон сабель был уже прямо над нами. Канонир Коло протянул руку с зажженным фитилём. Мы закричали: «Берегись!» Наши гусары, кто как мог, бросились по сторонам, и перед пушкой появилась небольшая амбразура среди месива из людей и коней. Русский полковник в мундире, расшитом золотом, бросился к моему канониру, чтобы отрубить ему руку. Но в этот момент прогрохотал выстрел. Ствол снесло с лафета, а полковник упал прямо на пушку. Ужасающим выстрелом разметало всё кругом. Более сорока лошадей и огромное количество людей — русских, австрийцев и французов — повалило на землю, и перед батареей оказалась целая баррикада из окровавленных тел.
После этого выстрела воцарилась тишина, пальба тут же прекратилась. Враг, без сомнения, переоценил наши силы и отступил.
Вся наша кавалерия ушла, и я оставался один с моей батареей в течение более трёх часов на месте, так как тогда у офицеров ещё не было привычки бросать свои орудия. Около шести часов мы услышали барабанную дробь: это были гренадеры Удино. Они прошли слева от меня через густой кустарник и достигли опушки леса, где встретились с врагом, атаковали и отбросили его. Удино был ранен».
Октав Левавассёр. Воспоминания о наполеоновских войнах (1802-1815). М., 2014, с. 57-58.
Использована иллюстрация из книги А. Судоплатова. Так выглядели описанные автором бойцы.