Автор приведенных ниже воспоминаний (лишь маленького фрагмента, разумеется) немец, которого в 18 лет призвали в вермахт, после чего он вскоре оказался в советском плену. В специальной лагерной школе из числа молодых людей, пленных немецкий солдат, советские власти пытались воспитать, так сказать «актив», мыслящий коммунистическими представлениями. Таким вот «активистом», усвоившим некоторые основы советской идеологии, был юный Клаус Фритцше, по-русски Коля. Как активиста его лагерная администрация на летний период отправили во главе команды дистрофиков в глухую деревню Нижегородской области, поставив перед ним две задачи: восстановить здоровье умирающих от истощения пленников-соплеменников, а также запасти для основного населения лагеря соленых грибов и лесных ягод. Тут-то в деревне молодой немецкий человек и столкнулся с реальностью советского строя. Не по марксистским учебникам, а из уст живых людей он узнал о «преимуществах колхозного строя».
Итак, пленные дистрофики во главе с «активистом» Колей живут в отведенной им избе. Днем они ходят на работу – чесать лён и собирать грибы-ягоды в лесу, а сам Коля, так сказать, взаимодействует с местными жителями. Вот какие открытия про колхозный строй неожиданно для себя сделал Клаус Фритцше:
«…голод — не тетка! И следованию высоким моральным принципам не способствует. Недостаток питания снижает мораль и приводит к разным действиям, направленным на добычу дополнительной еды.
…
Однажды Николай Павлович (деревенский староста – В.Р.) вдруг говорит мне: «Коля, мне жалуются, что твои люди воруют в огородах огурцы!» Непросто мне было в это поверить. Но Николай Павлович привел меня к одной из жаловавшихся ему женщин, и та показала мне следы на грядке. Отпечатки обуви сомнений не оставляли: вор — из нашей команды.
«Оно так, не украдешь — не проживешь! — заканчивая этот неприятный для меня разговор, сказал Телегин. — Но уж коли воруете — так воруйте с колхозных полей. А поймаем в наших огородах — убьем!»
В антифашистской школе мне вдалбливали: колхозный строй имеет неоспоримые преимущества перед единоличным ведением крестьянского хозяйства. Не могу, положа руку на сердце, сказать, что педагоги меня в этом стопроцентно убедили. Но и особо сомневаться я тоже права не имел, поскольку сам с особенностями колхозной жизни знаком не был. А вот теперь представилась возможность с ними познакомиться.
Одну из таких особенностей приходилось наблюдать мне каждое утро. А заключалась она в том, что бригадир бегал по улице от избы к избе и кричал: «Давай на работу!» Бегал долго, кричал до хрипоты. Но мало кто из колхозников внимал его призывам. Лентяи? Да нет. Оставаясь дома, трудились они на своих огородах, как я видел, весьма усердно.
Сам я тоже родился и вырос в деревне. И хозяйствовали у нас не по указаниям бригадира, председателя или еще какого-либо общественного начальника. Многие семьи имели свое хозяйство и управляли им по своему собственному разумению. Не все, разумеется, справлялись своими силами. Были и такие хозяева, кто нанимал батраков. «Эксплуатировали чужой труд». Но только и самому ленивому батраку при этом не было знакомо чувство голода…
Еще с одной особенностью колхозной жизни познакомился я совершенно случайно. Иду с корзинкой по опушке леса рядом с колхозным полем, вижу — пылит по дороге телега. Тягло — кляча, близкая к голодной смерти. Телега остановилась, соскочили с нее три мужика. Воровато огляделись, меня не заметили. Сняли с телеги один из четырех лежавших там мешков, спрятали в густом подлеске. Затем подъехали к полю, начали сеять. Вручную! О таком способе сева я знал только из исторических книг.
Не мог я припомнить и такого, чтобы кто-то украл у нас в деревне посевное зерно. Сам у себя хозяин красть не станет. Батрак у хозяина воровать тоже поостережется. Уже потому хотя бы, что знает: как только появятся всходы, опытный глаз хозяина сразу определит, сколько зерна высеяно на единицу площади, а хозяин помнит, кому он поручил выполнить посев. Кроме того, у нас воровать посевное зерно вообще бессмысленно — оно обработано ядохимикатами.
Наблюдал и такую картину. Женщины жнут рожь. Серпами! Рядом стоит комбайн. Интересуюсь: в чем дело? «Горючего, — отвечают, — нет!» Увидел потом, как молотят зерно. Молотилка последних лет девятнадцатого столетия. Видел я у нас молотилки такой конструкции. Но в музее!
В октябре, когда ночная температура стабильно держалась уже ниже нуля, в полях стояла еще не убранная рожь. Почерневшая, гнилая. Остался в поле и картофель. Несколько дней мы вместе с колхозниками ломами долбили мерзлую землю. Таким неизвестным мне ранее способом «убирали урожай».
«Так в чем же преимущества колхозного строя?!» — размышлял я. Ведь не в том же, что колхозники голодают, получая на трудодни по 80 граммов зерна, а в поле в это же время гниет на корню неубранная рожь? Не прибавили мне, сознаюсь, наблюдения за колхозной жизнью убежденности в неоспоримом преимуществе коллективного ведения хозяйства».
Фритцше, Клаус. Вынужденная посадка: записки немецкого военнопленного [пер. с. нем. К. Фритцше]. – М., 2006, с. 96-98.