В Институте Наследия 31 марта 2015 года прошел экспертный семинар, посвященный определению границ интерпретации русской классики в современном театре. Это мероприятие НЕ связанно причинно-следственно с тем скандалом вокруг деконструктивной постановки якобы вагнеровского «Тангейзера», о котором сегодня не пишет только ленивый.

Готовился семинар загодя, так как тема эта давно назревала и перезрела. Ее как бы творческое обострение было ожидаемо. Но скандал – а он возник неожиданно – все же наложил некоторый отпечаток на содержание докладов, что естественно. Более того, один из молодых экспертов проанализировал спектакль нашей внезапной знаменитости – режиссера Тимофея Кулябина. Впрочем, совсем уж внезапным явление Т. Кулябина миру назвать трудно, если учесть другую его постановку – в Новосибирском государственном академическом драматическом театре «Красный факел», директором которого является родной папа знаменитости — Александр Кулябин. Согласитесь, очень удобно: папа рулит по недвижимой и финансовой части, а сын – по, так сказать, творческой.

Однако вернусь к семинару. Итак, молодая его участница, кандидат филологических наук Анастасия Чернова, побывала на спектакле Тимофея Кулябина «Онегин», поставленного на подмостках «Красного факела». Привезла из Сибири так сказать, культурный артефакт – свои впечатления. Можно долго рассуждать о книге, её не читая, можно фантазировать о древних цивилизациях, но без артефакта, извлечённого археологом из пыльного раскопа, все мыслительные построения останутся эфемерными. А. Чернова добыла и предъявила нам такой артефакт.

– Спектакль начинается с полового акта, – доложила участникам семинара Анастасия.

Честно говоря, меня лично нисколько не удивила такая новость. Со времён лихих 90-х для меня слово «факел» ассоциируется вовсе не с горением пламенных революционеров, а с деяниями компании ЮКОС и её руководителя Михаила Ходорковского. Этот «просветитель» на добытые с использованием сомнительных финансовых технологий деньги образовал ФИО (Федерацию интернет-образования), а в составе финансируемых ею объектов состоял и журнал «Факел». Журнал был одет в глянец и насыщен разлагающими молодой рассудок текстами и картинками. В одном номере можно было встретить материалы про то, как классно купить (вполне легально) в парке Амстердама травку-дурь, про ритуалику сатанизма, про похождение некой девицы, ворующей в супермаркетах йогурты, про перформансы с торчащими из стендов натуральными (так сказать, живыми) голыми гениталиями. «Факел» распространялся БЕСПЛАТНО по библиотекам школ и колледжей тиражом 40 000 экземпляров. Целая программа разложения молодого поколения! Кстати, тогдашний министр образования Владимир Филиппов (один из тех, кто активно продвигал ЕГЭ и выступал за отмену школьных сочинений) умудрился даже быть членом Редакционного совета журнала…

Так что в определённом смысле спектакли «Красного факела» в постановке режиссера Т. Кулябина являются продуктом нездоровой ситуации в образовании, культуре, в развитии духовной сферы общества.

Но вернёмся к нашим экспертам. Т. Кулябин как-то заявил в интервью, что «…я работаю только для молодежи. У нее нет авторитетов. Им в принципе всё равно, великое произведение «Евгений Онегин» или нет, можно над ним надругаться или нет. Их не будет задевать половой акт на сцене – у них нет комплексов». И вот молодой эксперт посмотрел постановку молодого режиссера. Что же он увидел на сцене?

– Все герои в свободных серых халатах постоянно скачут через стулья, – рассказала Анастасия. – Подолы халатов широко разлетаются в стороны. Это продолжается в ходе всего действия. Особую прыть проявляет почему-то Ленский. У зрителя складывается устойчивое ощущение, что действие происходит в психиатрической больнице…

Почему бы нет? Пусть бы и в психбольнице всё происходило? – спросит читатель.

Но при чём же тут Пушкин? Ведь режиссер заявляет, будто бы он ставит на сцене произведения Александра Сергеевича! Ладно бы он нёс бред сумасшедшего, так сказать, от своего имени. Но он же бредит, ссылаясь на русского поэта, который на самом деле ничего ТАКОГО в своих произведениях не писал.

Итак, начинается спектакль имитацией весьма бурного секса под простынёй. Половой акт продолжается долго…

Что должны чувствовать зрители в продолжении это затянутой сцены? К чему стремился постановщик?

— Искажены многие сцены романа, — поделилась своими впечатлениями Анастасия. — Особенно ярко это проявляется в эпизоде, когда Татьяна пишет Онегину. Простая, целомудренная, искренняя девушка превращена в фурию. Она мечется по сцене, катается по полу, швыряет стулья, изгибаясь, ломается на столе, опрокидывает на себя ведро воды. И совершенно неуместно звучат строки из романа, под аккомпанемент которого происходит все «действие»: «Я вам пишу, чего же боле, что я могу еще сказать…».

Да, действительно, сказать тут нечего! У режиссера вовсе не сценическая интерпретация текста Пушкина получилась, а что-то иное. С большой натяжкой постановку можно отнести к жанру пародии.

Некоторые из выступавших на семинаре квалифицировали подобные постановки (а их состоялось за последние годы уже несколько) как ДЕКОНСТРУКЦИИ исходных классических произведении. Весьма печальный вывод для Года литературы!

О других фактах из этого же ряда мы расскажем позже в заметках по поводу.

Иллюстрации:

Сцена из спектакля,

Семинар 31 марта 2015 года.

Постоянный адрес материала: «Ощущение, что действие происходит в психбольнице»